Пока мы не сформулируем политическую перспективу, надолго остановить боевые действия невозможно
Мотивы действий конфликтующих сторон и варианты развития международной ситуации вокруг Нагорного Карабаха пояснил в интервью для Dialogorg.ru генеральный директор Российского совета по международным делам (РСМД) Андрей Кортунов.
По мнению некоторых экспертов, Россия теряет свои преимущественные позиции на постсоветском пространстве, и на Южном Кавказе. Вы не согласны с таким мнением? Какую роль играет России в нынешнем армяно-азербайджанском конфликте?
Мне кажется, что хороших вариантов здесь не просчитывается. Ситуация, по всей видимости, выходит из-под контроля Москвы. Появился как минимум один крупный внешний игрок, причем игрок труднопредсказуемый, — Турция. Что резко меняет соотношение сил и конечно затрагивает не только этот конфликт, но и общую обстановку на Южном и, в какой-то степени, даже на Северном Кавказе. Мне очень трудно представить себе, что турецкая вовлеченность заранее проговаривалась, а тем более — согласовывалась с российским руководством. Тем более если она включает переброску на Кавказ значительных сил боевиков из Сирии. Мы всегда говорили, что Россия борется с терроризмом «на дальних подступах», а сегодня терроризм оказался уже на наших «ближних подступах».
Мы знаем, что турецкое вмешательство на Северном Кавказе было зафиксировано еще в девяностых годах во время первой и второй чеченских кампаний. Конечно Турция — это серьезное дополнительное осложнение. Но Кавказом турецко-российские отношения не исчерпываются, это очень сложное взаимодействие на трех континентах, где у каждой из сторон есть точки уязвимости. Москва имеет рычаги давления на Анкару, но и Анкара способна нажать на Москву. Отсюда — явное нежелание Кремля идти на серьезный конфликт с Эрдоганом.
Помимо Турции, можно говорить и о других внешних игроках, в частности — о сопредседателях Минской группы ОБСЕ в лице Франции и США. Мы знаем, что обе стороны конфликта посетили не только Москву, но и Вашингтон, идут консультации по линии Минской группы. Россия не является здесь единственным игроком, а поскольку легких решений в конфликте не предвидится, то Москве может быть даже выгодно будет разделить ответственность за урегулирование ситуации с другими сопредседателями. Но всё-таки, учитывая географию, историю и многие другие факторы, именно российская роль остается ключевой. И конечно, Россия заинтересована сохранить эту ключевую роль в регионе на будущее. А это означает — не оттолкнуть от себя союзника по ОДКБ в лице Армянской республики, но и не повернуться спиной к Азербайджану, оставив Баку в объятиях Анкары.
Задача очень сложная, простых решений тут не предполагается. Но все-таки, помимо задач геополитики, есть еще и более срочная и важная задача остановить конфликт — чтобы не гибли люди, чтобы не было потоков беженцев, чтобы избежать гуманитарной катастрофы. Значит, прежде чем думать о геополитике, нужно добиться скорейшего прекращения огня. Но все попытки выйти на устойчивое перемирие пока, к сожалению, не были успешными.
Почему, на Ваш взгляд, так произошло?
Мне кажется, здесь есть два круга проблем разного уровня.
Первый, как показывает практика такого рода конфликтов, — любое соглашение о прекращении огня может быть устойчивым, если оно обеспечено соответствующей инфраструктурой. Устойчивое перемирие наступает не тогда, когда люди с обеих сторон перестают стрелять друг в друга. Это необходимо, но недостаточно: как правило, инерция военной конфронтации настолько мощная, что кто-то неизбежно нарушает договоренности. Либо по ошибке, либо из-за сбоя в коммуникации, либо из-за эмоционального срыва — причин может быть много. Всегда есть риск цепной реакции эскалации, которой, возможно, ни одна из сторон не хотела и не планировала.
Поэтому, любое соглашение о прекращении огня должно иметь шлейф сопроводительных мероприятий: отвод вооружений с линии соприкосновения (по крайней мере, тяжелых вооружений), установление контактов между военными с обеих сторон с тем, чтобы фиксировать возможные нарушения и купировать их. Это могут быть международные наблюдатели, которые следят за тем, чтобы стороны добросовестно выполняли соглашения (как это сейчас происходит в Донбассе). Это могут даже более многочисленные контингенты международных миротворцев. То есть, необходимо обеспечить соответствующую систему мер поддержки договоренностей о прекращения огня, которая сейчас, естественно, отсутствует.
Второй круг гораздо более существенный, более сложный. Нужно создать у обеих сторон стимулы для начала политического процесса. Что мы сейчас видим? Азербайджан, по всей видимости, сохраняет стратегическую инициативу. По крайней мере, в Баку так утверждают. Насколько эта инициатива устойчива — на этот счет есть разные точки зрения. Кто-то говорит, что наступление начинает выдыхаться, что кончаются боеприпасы, что блицкриг сорван, что падает моральный дух. Есть и другая точка зрения: все идет по плану, логистика, снабжение — все отлажено, моральный дух наступающих сил по-прежнему высок. И вообще, если не удержать азербайджанскую армию, она готова идти вплоть до Еревана.
Понятно, что находясь в Москве, мы до конца не можем оценить ситуацию на поле боя. Но, даже находясь в Москве, мы можем искать стимулы для возобновления политического процесса. Что утверждает Ильхам Алиев? Он говорит: если будет прекращение огня, то вы опять заморозите проблему на очередные тридцать лет. Его такая «заморозка» никоим образом не устраивает, поскольку она фактически означала бы политическое поражение Азербайджана после его предполагаемой военной победы.
Значит, азербайджанской стороне нельзя сказать — сначала добьемся устойчивого перемирия, а потом подумаем о политическом решении вопроса. Нужно дать сторонам некую перспективу политического урегулирования конфликта. Это очень трудно, если принимать во внимание то, что позиции сейчас несовместимы. Азербайджан не готов жертвовать своей территориальной целостностью, армянская сторона не готова отказываться от принципа самоопределения. Значит, нужно обсуждать присутствие тех же наблюдателей, временный статус спорных территорий, международные гарантии безопасности возвращающихся беженцев, восстановления разрушенной экономики. Но в любом случае нужно создать позитивную динамику и уверенность в том, что некий политический процесс будет идти.
В противном случае, к сожалению, прекращение огня будет постоянно нарушаться. Азербайджан будет стремиться развить свой успех, а армянская сторона — отбить утраченные территории. На обеих сторонах есть силы, которые будут подогревать воинственные настроения и провоцировать возобновление боевых действий. Вопрос в том, как убедить азербайджанское руководство, в том, что вовлечение внешних сил не имеет своей целью «украсть победу» у Баку, а может способствовать достижению компромисса. Пока позиция Азербайджана состоит в том, что они не нуждаются ни в посредничестве, ни в каких-то миротворцах. Внешним игрокам, за исключением Турции, предлагается отойти в сторону и не мешать Азербайджану решать свою внутреннюю проблему. Позиция понятная, но, как мне представляется, сопряженная со многими политическими рисками.
Что могло бы стать безусловным стимулом для сторон перейти от военных действий к политическому урегулированию?
Как я это понимаю, стимулов здесь может быть два: негативный и позитивный. Негативный стимул — если в ходе боевых действий будут массово гибнуть мирные люди, если на поле боя появляются в большом числе террористы с Ближнего Востока, если надвигается гуманитарная катастрофа, то это уже повод для того, чтобы Совет Безопасности ООН вплотную занялся этим вопросом и рассмотрел целый набор рычагов давления на воюющие стороны. Кстати, международное законодательство о военных преступлениях пока никто не отменял.
О позитивном стимуле я уже говорил — нужна убедительная политическая альтернатива военному решению проблемы. Тогда можно будет ставить вопрос о принуждении к миру, как, например, это было в Боснии в середине 1990-х годов. Понятно, что прямые параллели тут неуместны, но пример того, как готовилось и подписывалось Дейтонское соглашение по Боснии, мне представляется, как минимум, поучительным.
Как Вы полагаете, какое решение может принять Москва, чтобы себе не навредить и союзника в лице Армении не потерять?
Есть формальная юридическая позиция Москвы — она всем известна, в том числе, обеим сторонам конфликта. Россия не отказывается от своих обязательств по отношению к союзной Армении, но эти обязательства распространяются лишь на территорию самой Армении. Каким-то образом участвовать в операциях на территории, признанной международным сообществом частью Азербайджана, Россия не будет. В Баку эту «красную линию» прекрасно видят, поэтому постоянно подчеркивают, что Азербайджан не ведет войны с Арменией и будет лишь по минимуму отвечать на возможные действия Еревана.
Понятно, что армянскую сторону такая позиция Москвы не вполне устраивает. В армянском общественном сознании Армения и Арцах — это единое целое. И российские ссылки на правовые аспекты конфликта часто воспринимаются как лицемерие и даже предательство. Мне лично представляется, что главное содействие, которое Москва может оказать Еревану, состоит в максимальном ограничении турецкой вовлеченности в конфликт. Кое-что в этом направлении делается — вспомним хотя бы операции российской авиации против баз подготовки сирийских боевиков на территории Сирии.
Кроме того, не надо забывать и о дипломатической стороне дела. Я уже говорил о возможных инициативах в рамках Совета Безопасности ООН. Не менее важно, на мой взгляд, добиться единой позиции Минской группы ОБСЕ. В конце концов в составе этой группы — два государства, входящие в общий с Турцией военно-политический союз НАТО. Здесь определенно есть, над чем работать.
Сложившееся положение вызывает серьезное недовольство у определенной части граждан Армении. Может ли это негативно повлиять на политические перспективы Пашиняна, вплоть до его отставки?
Я плохо ориентируюсь в сложном раскладе политических сил в Армении. Слышал такую точку зрения, что в сложившейся ситуации Пашиняну лучше всего было бы уйти в отставку и передать власть другому политику, не имеющему за собой политического шлейфа в виде жестких высказываний по территориальному вопросу. Сейчас, конечно, многие хотели бы навешать на Пашиняна всех собак и представить дело так, что он в какой-то степени спровоцировал нынешний конфликт. Говорят, например, что его предшественники в Ереване хотя бы пытались создать видимость, что политический диалог движется к какому-то компромиссу. А Пашинян, дескать, был вынужден доказывать обществу и элите свой патриотизм, а потому очень жестко и недипломатично говорил о том, что «Арцах — это Армения, и точка». Такая демонстративная жесткость, наверное, могла в какой-то степени спровоцировать Азербайджан, где пришли к окончательному выводу о том, что политический процесс перспектив не имеет. Как говорил Алиев: «Статус-кво устраивает всех, кроме Азербайджана».
В любом случае, мы с вами сейчас вторглись во внутренние дела Армении. Естественно, Россия не должна и не может в эти дела вмешиваться. Но политика делается не абстрактными государствами, но вполне конкретными лидерами. Порой наличие или отсутствие «химии» в личных отношениях важнее, чем объективный баланс государственных интересов. Так что об отношениях Владимира Путина и Никола Пашиняна тоже не стоит забывать.
Вы сказали интересную вещь о наличии или отсутствии «химии» между Путиным и Пашиняном. Этот фактор влияет на принятие решений в ситуации конфликта?
Я думаю, что в ситуации конфликта этот фактор важнее, чем в любой другой. Конфликт очень часто выдвигает на первый план личную интуицию лидера, его способность принимать решения при дефиците информации и времени для анализа. Поэтому в таких ситуациях неизбежно на первый план выходит вопрос доверия своему партнеру. Доверие часто оказывается более важным фактором, чем формальные обязательства.
Кому Владимир Путин доверяет больше — Николу Пашиняну или Ильхаму Алиеву? Определенно ответить на этот вопрос я не берусь, но подозреваю, что Алиев ближе Путину. Все-таки он из семьи старой советской номенклатуры, выпускник МГИМО, бывший партиец и так далее. Путин знает Алиева уже двадцать лет, и, наверное, понимает его лучше, чем Пашиняна.
Пашинян пришел из совсем другой среды, по-русски не так свободно говорит, у него совсем другой стиль и другая повестка. Они с Путиным очень разные, даже по возрасту. А поскольку Пашинян политик не очень опытный и эмоциональный, всегда могут найтись люди, которые подготовят соответствующее досье на него — а вот посмотрите, что он говорил, с кем встречался, кого поддерживал. Тут, конечно, нелегко установить доверительные отношения.
Что могут сделать эксперты, общественные деятели? Говорят, главное сейчас — остановить войну, а потом уже заняться политическими вопросами.
Мне кажется, что это надо делать параллельно, поскольку пока мы не сможем сформулировать политическую перспективу, которая стала бы основой для последующего диалога, надолго остановить боевые действия будет невозможно. Потому что если одна из сторон не верит в возможность политического урегулирования, то она все равно будет, так или иначе, возвращаться к силовым методам. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра.
Хочу еще раз подчеркнуть, решением такой сложной проблемы не может стать полная и безоговорочная капитуляция одной из сторон. Капитуляция и связанное с ней унижение неизбежно рождает надежды на реванш и поднимает все самое темное из глубин национального сознания.
Мудрый политик должен быть заинтересован не в том, чтобы нанести максимальный ущерб своему врагу, а в том, чтобы превратить этого врага в друга. Звучит насколько напыщенно, но история подтверждает это снова и снова.
Источник: Dialogorg.ru
