Нагорный Карабах. День 1, «Хищный город Шуши»
Проводящий отпуск в Нагорном Карабахе шеф-редактор Esquire Григор Атанесян публикует свои дневники, не претендующие на объективность.
Горный пейзаж, открывающийся из окна гостиницы в Степанакерте, разрезают тросы с бельем пастельных тонов, и я вспоминаю, что именно по обычаю вывешивать напоказ исподнее в 1991 году, в самом начале войны в Нагорном Карабахе, обе стороны отличали армянские села от азербайджанских — и в зависимости от времени, настроения и политической ситуации обходили стороной или предавали огню. «Красивые села и горят красиво. А некрасивые, даже когда горят, все равно некрасивые», — говорит сербский солдат, глядя на пылающие дома в фильме Срджана Драгоевича, ставшем первой попыткой осмыслить на экране цепь войн всех против всех, в которые в начале 1990-х погрузилась бывшая Югославия. Эстетические категории неприличны и неуместны, когда речь идет о военных преступлениях, и все же это единственный способ сказать о них что-то, что не будет продолжением темы конфликта. В своих карабахских дневниках именно такой подход я беру на вооружение.
На первой обочине за кладбищем и редкой рощицей при въезде в Шуши, второй город непризнанной Нагорно-Карабахской Республики, каждый турист и репортер останавливается сфотографировать монумент героям Великой Отечественной войны — большие медальоны с мужскими лицами и цифры 1941-1945, закрепленные в основании холма. Три суровых лица без национальных признаков отличаются только головными уборами — каской пехотинца, пилоткой моряка и шлемом танкиста. На всех трех, как оспины, следы от выстрелов — такие же щербины, следы чьих-то состязаний в стрельбе, остались и на скульптурном лике Христа, что над входом в кафедральный собор Шуши, Казанчецоц. Если оставить собор слева и проехать дальше в город, дорога упрется в поле. Бросив машину, через заросли крапивы можно продраться ко входу в по-имперски величественное, будто бы из Петербурга или Лондона сюда перенесенное трехэтажное каменное здание. Надпись над входом на русском языке гласит, что это реальное училище, построенное в 1901-08 годах на пожертвования почетного гражданина Григория Мартиновича Арафелова. Если открыть дверь здания и посмотреть под ноги, взгляд упадет на латинские буквы SALVE, — первое слово средневекового гимна к Деве Марии «Славься, Царица». Шрифт с засечками.
Реальные училища были созданы в результате либеральных реформ Александра II. В них мальчики в темно-зеленых полукафтанах, серых шароварах и фуражках с аббревиатурой города и училища вместо латыни и греческого языка классических гимназий изучали расширенные курсы естественных наук. Реальное училище в Шуши было разграблено во время резни 1920 года, когда за три ночи более 20 тысяч населявших город армян были убиты или изгнаны из него. О той резне — знаменитое стихотворение Мандельштама «Фаэтонщик»: «Так, в Нагорном Карабахе, в хищном городе Шуше, я изведал эти страхи, соприродные душе». Жена поэта Надежда Яковлевна вспоминала их поездку в Шуши в 1930 году, через десять лет после трагедии: «В этом городе, когда-то, очевидно, богатом и благоустроенном, картина катастрофы и резни была до ужаса наглядной. Мы прошлись по улицам, и всюду одно и то же: два ряда домов без крыш, без окон, без дверей».
Так, в Нагорном Карабахе в первом слове латинской молитвы я увидел осколок имперского прошлого, забитого в землю беспощадной резней, беспорядочной большевизацией и крупнокалиберными орудиями постсоветского конфликта, но в своих деталях оказавшегося прочнее панельных многоэтажек, которыми наспех покрывали зияющие раны разграбленных городов.
Источник: esquire.ru
