… Они вошли в мой кабинет… Через несколько часов я написал заявление об отставке

… Они вошли в мой кабинет.

Несколько человек сели за большой овальный стол заседаний, остальные жались у дальней стены. Четверо или пятеро толпились в дверях.

Я смотрел на них. Среди примерно тридцати-тридцати пяти человек было 4-5 журналистов, остальные – работники, обеспечивающие эфир. Журналисты же – из числа тех, кого в советских изданиях называли «маститыми» – обладатели разных регалий и званий. Троих я собирался уволить.

Строго говоря, профессионально они себя изжили уже давно, но за свои места на радио держались (и продолжают держаться) крепко.

Один из них отделился из толпы.

– Мы пришли требовать, чтобы вы заявили о своей отставке. – громко сказал он. Было видно, что он отчаянно трусит, но в то же время любуется собой и своей смелостью.

– А по какой причине? – спросил я.

– Причины изложены в нашем письме, — с вызовом ответил он. Я, конечно, читал это письмо. Оно было разослано всем армянским СМИ и опубликовано в газете, где обычно про радио печатают всякие гадости. Подписано оно было «группа работников Общественного радио».

– Я анонимок не читаю, — сказал я. – Вы ведь знаете, когда под письмом нет подписей, оно является простой анонимкой.

– Мы все подписали его! Все присутствующие! – с вызовом сказала молодая женщина. Еще на прошлой неделе она мило мне улыбалась, когда мы встречались в коридоре. Еще две недели назад она в виде приветствия обнимала меня, откинув кудрявую голову.

И ее слова, собственно, лишь подтвердили анонимность этого послания.

– Мы пришли требовать вашей отет ставки, — бледнея от собственной смелости сказал один из парней, в функции которого входит разная переписка. А еще он должен выставлять в соцсетях по 10-12 постов в день. Главным образом, эти посты он брал из радийных новостных материалов. Я несколько раз делал ему замечания о том, что его посты в Фейсбуке появлялись через несколько часов после публикации на сайте. То есть, потеряв всякую оперативность.

– Вы должны уйти в отставку сейчас же, пока мы здесь, — добавил ведущий музыкальной передачи по заявкам радиослушателей. Мне говорили, что он не прочь возглавить радио. В руках он держал телефон. Причем держал так, что я понял: он ведет съемку происходящего. Возможно, даже ведет фейсбук-лайф.

Раздались еще какие-то выкрики.

Я еще раз посмотрел на толпившихся у стены людей. Вступать в какой-либо разговор с ними не имело смысла. Им нужна была голова. Моя голова.

Мне стало противно. Физически противно. Через несколько часов я написал заявление об отставке.

Еще через полчаса ко мне подошла одна из протестовавших женщин и попросила продлить трудовое соглашение с ней еще на три месяца.

(Реплики, звучавшие у меня в кабинете, могут быть переданы не совсем точно – все-таки я не записывал этой встречи. Но разве это важно?)

Марк Григорян