Правила жизни Барака Обамы
Я — в президенты? Глупости какие. Вы лучше поговорите с моей женой. Мне она постоянно твердит, что я даже с грязными носками не могу управиться.
Проблемы не бывают простыми.
Дул ли я когда-нибудь? Да, дул. Героин — никогда, а вот трава, бухло, иногда даже кокс — все это было. Не скажу, что я этим горжусь. Это, конечно, ошибки молодости, понимаете? Но дул я не для того, чтобы показать, какой я четкий пацан. Для меня приход был способом избавиться от вопроса, кто я такой. Я как будто проходил бульдозером по ландшафту своего сердца, размывал границы памяти.
Злость афроамериканцев не всегда продуктивна. Очень часто она отвлекает внимание от решения настоящих проблем. Но эта злость — настоящая. Эта злость — очень мощная. Если просто сделать вид, что она исчезла, если вынести ей вердикт, не разобравшись в ее корнях, это только расширит пропасть непонимания, которая существует между расами.
Как меня только не называли люди: и Алабама, и Твою Маму.
Когда я рос, я довольно много времени проводил в белом окружении и выработал свою тактику, эдакий трюк. Белые были абсолютно довольны, пока ты был вежлив, улыбался и не делал резких движений. Они испытывали нечто большее, чем удовлетворение, — они испытывали облегчение: такой приятный сюрприз — столкнуться с молодым чернокожим, у которого хорошие манеры и который не кажется постоянно озлобленным.
В Африке хорошо видно, что разница между деревней, где люди едят, и деревней, где люди голодают, определяется государством. В одной государство работает, в другой — нет. Вот почему меня очень тревожат люди, которые говорят о том, что государство — это враг. Они не понимают его фундаментальной роли.
Много крови, пота и слез утекло, пока мы добились того, что имеем на сегодняшний день. Но мы только начали.
Одна из наших самых больших утрат за эти восемь лет — не падение доходов или дефицит бюджета, это утрата чувства общей цели, высшей цели. Именно его мы и должны восстановить.
Когда вы подчиняете свою жизнь исключительно тому, чтобы срубить побольше денег, это показывает определенную убогость амбиций.
Я не против войн как таковых. Я против глупой войны. Я против войны безрассудной. Я против войны, которая основана на страстях, а не разуме, на политике, а не на принципах. Я против циничных попыток кабинетных вояк из действующей администрации забить наши головы своей идеологией, невзирая на все муки и человеческие жизни, которыми приходится за это платить. Я против попыток политиканов и чиновников отвлечь нас от роста уровня бедности, от падения доходов населения, от корпоративных скандалов и самого ужасного финансового кризиса со времен Великой депрессии.
Мы не собираемся нянчиться с гражданскими войнами.
Оружие массового поражения, конечно, остается огромной угрозой. Многие авторитарные страны и террористические организации пытаются получить его теми или иными способами, и мир еще очень далек от безопасности в этой сфере. Меня поразила одна история, случившаяся со мной на Украине, куда я приезжал с сенатором Диком Лугаром (соучредитель программы совместного снижения угрозы, образованной в 1991 году и направленной на уничтожение биологического, ядерного и химического оружия и систем его доставки в России и на постсоветском пространстве. — Esquire). Мы инспектировали лабораторию по разработке биологического оружия в Киеве — неприметное такое здание в самом центре многомиллионного города. Внутрь мы прошли через хлипкую ограду, замки — вы бы такие даже на свой чемодан не повесили. И вот, заходим мы в эту лабораторию, и наш гид подводит нас к маленькому такому холодильнику. Открывает, а внутри — ряды пробирок, один за другим. Она их вынимает — пробирки позвякивают, — ставит на стол, а потом начинает объяснять: вот здесь — сибирская язва, а здесь — чума. Это я к тому, что в сфере безопасности химического и биологического оружия нам еще очень многое предстоит сделать.
Даже самый рьяный русский пограничник не в силах противостоять биологической угрозе.
Три месяца в политике — это целая жизнь.
Хороший компромисс, хороший законопроект — это как хорошая фраза или хорошая музыка. Любой его сразу распознает и скажет: «Хм. А это ведь работает, в этом есть смысл».
Попытки провести закон против людей, с которых сваливаются штаны, — это пустая трата времени. Нам нужно заниматься созданием рабочих мест, совершенствованием образования и здравоохранения, войной в Ираке, так что любому чиновнику, который обеспокоен спадающими штанами, следовало бы подумать о настоящих проблемах. Учитывая все вышесказанное, хочу заявить: братья, ну подтяните же вы штаны. Вы же идете по улице со своей мамой, со своей бабушкой, а у вас трусы торчат. Ну что это такое? Вы чего вообще? Есть такие проблемы, которые нельзя решить с помощью законов, но это не значит, что вы, ребята, не должны понимать, что делаете, и уважать других людей. Знаете, есть такие люди, которые не хотят видеть ваши трусы, — и я один из них.
Моя вера допускает определенные сомнения.
Каждый день моей жизни наполнен напоминаниями о том, что я не идеален. Если об этом мне не напоминают какие-то события, то обязательно напоминает моя жена.
Я убежден, что, преувеличивая, демонизируя, упрощая наши проблемы, мы проигрываем. Предсказуемость политических дискуссий мешает нам найти новые пути преодоления препятствий. Предсказуемость навязывает нам черно-белое мышление, нам кажется, что должно быть раздутое правительство — или никакого, что надо смириться с существованием 46 миллионов граждан без страховки — или терпеть «социалистическую медицину».
Я прекратил упоминать о том, что моя мать белая, лет в двенадцать или тринадцать, когда понял, что так я заискиваю перед белыми.
Для большинства политиков деньги — это не власть и не статус. Деньги — это возможность распугать конкурентов и побороть свой собственный страх. Деньги не гарантируют победы, но без них ты почти гарантированно проиграешь. Когда я решил баллотироваться в cенат, я обнаружил, что провожу свое время среди состоятельных людей. Как правило, они были умными, интересными и хотели слышать свои собственные мнения в обмен на чеки. Все как один они выражали чаяния своего класса. Я стал все больше походить на спонсоров, с которыми встречался. Я все чаще покидал мир трудностей и простого народа, ради которого я занялся публичной политикой.
Иран, Куба, Венесуэла — все это крошечные страны по сравнению с Советским Союзом. Они не представляют для нас такой угрозы, какую представлял Советский Союз. И тем не менее мы готовы были вести переговоры с Советским Союзом даже тогда, когда нам говорили: «Да мы вас с лица земли сотрем».
Нам нужно усвоить идею совершенства. Не так много ребят стремится к совершенству.
В России мы видим развитие опасных тенденций — ограничение демократии и верховенства закона, насилие, которое имело место в Чечне, вмешательство в дела бывших советских республик, — и все это заставляет задуматься о наших отношениях.
Меня больше всего беспокоит не грандиозность наших проблем, а мелочность нашей политики.
Тот факт, что мои 15 минут славы немного растянулись во времени, немного удивил меня и совершенно сбил с толку мою жену.
Я слишком публичен, по сравнению со мной Пэрис Хилтон — просто монашка-отшельница.
Почему я не могу просто спокойно съесть свою вафлю?
